Казак – человек веры

Елена ДЕНИСЕНКО

Вдалеке виднелись заросли камыша, а перед нами расстилалась голая степь с кустиками полыни: будто седую вуаль кто-то бросил. Но стадо – голов пятьдесят — разномастных коз что-то выискивало на потрескавшейся земле: худобе засушливым летом и хилая былинка сгодится.

Пас скотину невысокий сухощавый старик: лицо его загорело дочерна, голова от солнца прикрыта кепкой. Поджидая нас, обхватил он длинную палку, как посох, заскорузлыми, в мозолях, руками. Подошли — улыбнулся глубокими лучиками морщин, а глаза – молодые, зоркие: кто это к нам пожаловал?

Начинаем выяснять, кто чей сын, и чья я сноха: родственники моего мужа всю жизнь прожили по соседству с восьмидесятилетним дедом Сергеем – хорунжим Ставропольского казачьего войска Сергеем Михайловичем Кураксиным, в селе Рагули Апанасенковского района.

Когда по старому обычаю «поздаровкались», приведший нас атаман – Дмитрий Денисенко, стал допытываться: «Дядь Сережа, вот скажите: наш род ведь всегда был верующим?». На что старейшина утвердительно кивает:

— По всем приметам – верующие все были. Деда твово в тридцать седьмом расстреляли. Выбирали тогда верующих людей, кто в церковь ходил, и называли «врагами народа». А как вас было обойти, когда Псалтирь у Денисенковых круглый год по очереди читали? Даже в горячую летнюю пору один сын обмоется, одежу переменит, и другого меняет, читает. А у тебя нонче на дворе так заведено?

Богатырь-атаман смешался:

— Нет.

— А почему?- не унимается дед Сергей.- Что, пятеро детей — неграмотные все? А вот был у нас раз такой ураган, – воду с одной реки в другую перенес, коровы потонули! А одна старушка Псалтирь читала, так ее хату ураган обошел, вот так…

Жизнь прожить – не поле перейти

Имеет право поучать нас Сергей Михайлович: хоть жизнь прожил он тяжелую, но от веры своей никогда не отступался. А с 1982 по 1990 годы был председателем церковного совета, в свечной лавке послушался.

В тридцатые годы у Кураксиных (как и у многих работящих семей боголюбивого села) все имущество отобрали, и, как раскулаченных, из собственного дома их выселили. Вырыли они яму на задах своего же огорода, накрыли камышом, и пятнадцать лет в ней прожили. Тонконог – травка есть такая, толкушкой растирали, да лепешки пекли: дети врага народа – кто их кормить будет?

Никто! Потому и не шли многие обиженные тогда люди в колхоз – и до сего времени они сами по себе. Ни дети их, ни внуки-правнуки, ни в пионерах, ни в комсомольцах дня не ходили: вот какая крепость!

Только после войны смогли выкупить Кураксины свой же дом. Сергей трепетно – до самой смерти — ухаживал за парализованным отцом, бывшим царским офицером, георгиевским кавалером:

— А что отец в офицеры выбился, на то несколько причин,- объясняет дедушка.- Сначала он церковно-приходскую школу в нашем селе прошел — четыре класса в ней было, но нынешней школе до нее далеко. А потом гимназическую школу окончил. Когда Турецкая война случилась, а потом и Первая мировая, его за храбрость и грамотность в офицерский чин произвели.

Из-за этой грамотности и при громиловке (т.е. коллективизации) в Сибирь не выслали – отбалакался: мол, какой я вам буржуй? Ему: «Ты работников держал?». — «Да я сам вчера с работников – стадо 8 лет пас, опосля в работниках четыре года ходил, после у армию пошел!». Отстали.

Хотя и пошел деду Сергею восемьдесят первый год, но подсобное хозяйство, как и раньше, держит: молоко, сыр да мясо продает – так и живет. Хоть в колхозе не состоял, но года с молодости набрались: в сезон подрабатывал наемно (камыши рубил, сено возил и скирдовал), вот и начислило ему государство малюсенькую пенсию. Женился поздно (не в землянку же молодую вести!), взял жену Анастасию старше себя, вот детей Господь и не дал. Бабульке его теперь под девяносто, плохо видит, и ухаживает за ней Сергей Михайлович сам – больше некому.

Фундамент Веры

Интересно было нам услышать о прошлом семьи: сколько детей у кого было, и как сложилась их судьба. Обо всех дед Сергей знает: как из рога изобилия, сыплет именами, фамилиями девиц в замужестве; помнит и нынешние места жительства, даже – особенности характера. Так, в двух словах, рассказал нам старый казак про судьбу одного из дедов:

-Старший сын Лаврентия, Прокофий – родный брат прадеда вашего, по молодости боевой был, крутого нраву. А потом покаялся, бороду отпустил, смирился, и – умер.

-У нас у всех в семье так, — кротко соглашается атаман.

Козы ушли кто-о-о знает куда, но Сергей Михайлович все наставляет нас:

-Это все от фундаменту зависит. Если с рождения фундамент родителями заложен – верою, молитвами, православным воспитанием, он ворочается назад: ты удержишься, чтобы в жизни не стряслось.

Жил вот один разбойник: хоть с детства родители его крестили, причащали, но свернул он на скользкую дорожку. Разбою много принял, и в том разбое как-то заболел, и попал в больницу. Вспомнил он начало, заложенное верою своих родителей, и начал каяться. Платочек мокрый от слез сделался, – сколько не вспоминал, добрых дел у него на веку нету никаких. Так и помер.

Когда пошел по мытарствам, кинулись ангелы: лихой человек, ничего для людей хорошего не сделал. Только мокрый платочек принесли – в слезах покаяния, а он чашу-то и перетянул. И вошел человек в Царство Божие. Говорю вам, чтоб вы знали, что значит покаяние. Ты же не знаешь, какие твои добрые дела Господь принял, а какие нет? Без покаяния, без слез, на что надеяться можно?

И пошел, опираясь на палку, дед Сергей за своим стадом. Вечерело. Стремительно садилось солнце, очерчивая неземным светом купола величественного сельского храма. Прежний, деревянный, безбожники сожгли еще в тридцать седьмом, а вот свет Божий в душах человеческих ни огнем, ни каленым железом вытравить не смогли. Хранили веру Христову рагульчане, — такие, как Сергей Михайлович Краксин, — крепкие духом люди.